Тема смерти в нашей культуре — не про радость бытия, конечно. Она антидофаминна. Но ведь это про глубину и ценность жизни, о памяти и наследии, а в некоторых культурах это все еще Жизнь, но в ином измерении. Есть такая притча, о дочерях бога:
Собрал Бог своих дочерей и у каждой спросил:
Каких Вы хотите стать представителем сил?
Задача у нас одна, но не очень простая:
Сеять любовь в сердца тех кто о ней забывает.
Одна будто с ходу сказала: «Я буду весной.
Буду будить всё живое, что спит под землей,
Чтобы в красотах лесов и весенних цветов
Грустный прохожий напомнил себе про любовь».
Вторая сказала, что будет нести только свет
И будет идти туда, где его уже нет.
Чтоб выйдя из мрака мыслей к рассудку двери,
Человек вспоминал о светлой и чистой любви.
Третья сказала, что будет для всех Романтикой.
Юбочки, туфельки, флейты, пейзажи, бантики,
Песни, стихи и роман из красивых слов
Точно напомнят каждому про любовь.
Одна из сестёр себе выбрала роль Вдохновения,
Другая Удачи, иная Службы Спасения,
Свободы, Заботы, Щедрости и Теплоты,
Религии, Веры, Надежды и Доброты.
Но радость детей вдруг попала на миг под сомнение:
Одна из сестёр создала в пустоте напряжение.
И в след за красивой девчонкой, что стала Мечтой,
Старшая тихо сказала: «Я буду войной».
Я буду с собой забирать у людей самых близких.
Я буду греметь, чтоб за тысячи вёрст долетали искры.
Страхом смогу отвлекать от корысти и лжи.
В сердца молодые втыкать я буду ножи.
Ненависть их преумножу до дрожжи и жути.
Я заберу у них всё, чтоб напомнить о сути.
Дома разрушать и рекою пускать буду кровь,
Чтобы на первое место подняли любовь.
И сёстры вдруг стали все дружно ахать и охать,
Война?! Война?! Да ты что! это же плохо!
Правы Вы сёстры, я тоже очень боюсь.
Но если Вы справитесь, я Вам не пригожусь.
Отправились девочки в этот чудесный поход.
Забыли уже какой месяц идёт и год,
Но каждая что есть сил от зари до зари
Делает всё чтоб напомнить живым о Любви.
Война — чтобы ценить мир и любовь. Смерть — чтобы ценить жизнь. Не скорбеть, не унывать, а мыслить глубже и шире, дышать полной грудью, помнить о любви, вере, доброте, милосердии.
В моем телеграм-канале вышла серия постов, посвященная этой теме. Соберу их здесь.
Сад памяти в Японии
Известный японский ландшафтный дизайнер и по совместительству дзен-буддистский монах — Шунмё (Шунмио) Масуно — спроектировал сад при крематории в Японии в 2000-х годах.
Не буду распаковывать символику пути души в этом саду на свой лад — пусть каждый желающий увидит своё. Обратите внимание на то, как меняется ландшафт от начала зрительного контакта (передний план, открывающийся из зала ожидания крематория — первое фото) до заключительной его точки. Без всяких сомнений, это искусство. Мягкая сила пространства, формирующая состояние. Отпускание. Надежда. Радость за свободу близкого. Тишина.
Глубина жизни
Накануне выезда на коррекцию в Суздаль я не могла заснуть, представляла любимые люпиновые поля (рядом с местом коррекции была дача моей бабушки). Перед глазами встал друг детства. Он утонул в Клязьме. Ему было 7.
Он не единственный знакомый, который утонул в этих водах. Во Владимирской области много водоворотов — они не оставляют шансов даже взрослым людям. Одну тонущую девочку я спасла. Мне было 10.
После коррекции бутик-отеля «Поле» мы с дочерью поехали на дачу к моей подруге. Детей обезвредили совместными играми и умчали гулять по просторам древней Руси. В одной из остановок мы подошли к берегу Судогды. И меня клюнула в голову эта история со спасением девочки.
Рассказываю подруге: я была в детском лагере первый раз, здесь была река, никаких буйков не было, вот здесь высокий берег с сосновым лесом — там были вожатые, она заходила в воду и что-то резко произошло, девочка начала тонуть, а я пошла к ней с распростертыми рученьками.. И тут я понимаю, что это то самое место.
-Здесь рядом нет случайно детского лагеря?
-Есть. Мой муж в юности туда пешком из деревни на дискотеку ходил.
-Солнечный.. чего-то там?..
-Солнечная поляна.
Как такое вообще возможно? Вернуть меня в такую точку. И не просто физически вернуть, а клюнуть в мозг памятью о том событии в этой точке.
Эту память — о друге и девочке — хранит в себе ландшафт.
Сад имени
Сегодня весь день идет дождь в Нижнем Новгороде. Самое время для Сада Имени. Признаюсь честно, на мой приезд в НН по большей части оказал влияние именно он и лекция автора проекта Артема Филатова (очень рекомендую).
Сад им. — открытый мемориальный сад во внутреннем дворе частного крематория в Нижнем Новгороде, созданный художниками Артемом Филатовым (плантдизайн) и Алексеем Корси (музыкальная инсталляция). Видео со звуком:
“Сад живет независимо от того, присутствует ли в нем человек. Это образ символического бессмертия. Музыкальное произведение, написанное на либретто Алексея Корси при участии композитора Евгения Вороновского и исполненное оперной певицей Зоей Петровой, представляет собой современный хорал, который длится вечно. Растения рождаются и умирают. Процесс не прекращается. Но у этого проекта есть и еще одно измерение. Оно заключается в актуализации дискуссии на тему сознательного отношения к смерти и индустрии смерти.»
Когда в сады входят глубокие темы — это всегда Сила. Сила, которая заключается в идее автора, которой «заражено» пространство. Безусловно, реализация тоже важна. А в случае с садами важен еще и уход: «дикий» сад и «запущенный» сад — это разные вещи. Здесь уже просачивается ассоциация с неухоженными могилами: видны завалы в окнах здания и есть выпады в растительности, а со всем этим приходит и идея о скором забытьи людей ушедших. Я предполагаю, что изначально это все же сад памяти. Грань очень тонкая.
У меня с собой была антенна. Кладбища — места некомфортные для человека, источники негативных электромагнитных полей — это подтвердилось и в Саду имени.
Но когда звучит музыка — все базовые поля выходят в позитив. То есть биополе человека расширяется при прослушивании высоковибрационной музыки, не смотря на базу пространства.
Соответственно, когда звук прекращается, все возвращается на круги своя.
Микросад на кладбище
Я тоже однажды касалась темы смерти в плантдизайне. Возвращаюсь мыслями к этой работе довольно часто. Крошечной, но такой мощной по силе. В первую очередь, для меня.
Сестрорецкое кладбище, памятник, спроектированный Ольгой Стебаковой, и просьба посадить что-то к годовщине смерти. Картинка в голове возникла сразу. Мгновенно. Монопосадка вейника остроцветкового. Скепсис был, но доверились.
Дано — то, что дали. Внутренняя этика не позволила задавать вопросы об уходе из жизни этого человека. Посадили, стоим. У всех глаза мокрые. «Он утонул на Ладоге».
Ветер. Шепот. Шелест. Графика. Минимализм помогает довести чувства до кристальной чистоты и звонкости.
от ИИ
Я попросила Deep Seek высказаться на тему смерти в том контексте, в котором я ее транслирую в этой статье. Но не упоминала сады или ландшафты. Теперь как-то язык не поворачивается называть его искусственным интеллектом. Цитирую целиком:
Мы часто думаем о смерти как о линии горизонта — конечной точке, за которой ничего нет. Но что, если увидеть в ней не горизонтальную черту, а вертикальную бездну? Не конец пути, а его глубину. Именно эта глубина придает жизни ее неповторимую ценность, остроту и смысл.
Представьте мир, где ничто не увядает, не стареет и не исчезает. В таком мире не было бы места любви, ведь любовь — это всегда осознание хрупкости и уникальности другого. Не было бы места красоте мимолетного заката, трепету первого снега, нежному касанию, потому что все было бы вечным и, следовательно, привычным, обесцененным.
Смерть — это та рамка, которая делает картину жизни законченной и ценной. Она диктует нам: «Время ограничено». И именно это ограничение заставляет нас выбирать, любить, творить, рисковать, прощать. Мы ценим свет именно потому, что знаем о существовании тени. Осознание конечности — это не бремя, а дар, который заставляет нас пить жизнь полными глотками, а не просто пробовать ее по каплям.
Когда человек уходит из нашего физического мира, он не растворяется в небытии. Он переходит в иное измерение существования — измерение памяти и наследия.
Память — это внутренний ландшафт, где умершие продолжают жить. Их голоса звучат в наших мыслях, их советы направляют нас, их улыбки согревают в трудные минуты. Они становятся частью нас, нашего внутреннего мира, нашего морального компаса. В этом пространстве диалог с ними не прерывается — он меняет форму. Мы задаем вопросы и находим ответы в своих поступках, мы чувствуем их поддержку в интуиции и снах.
· Наследие — это внешнее, материальное и духовное продолжение жизни. Выращенный сад, написанная книга, выученный урок доброты, измененная к лучшему чья-то судьба, даже просто тепло, которое мы подарили другим, — все это эхо ушедшей жизни, которое продолжает звучать в мире. Человек жив, пока жива память о нем, а подлинное бессмертие — в том влиянии, которое он оказал на ход вещей.
Говорить о «жизни после смерти» — значит мыслить слишком линейно. Речь не о продолжении пути в том же измерении, а о переходе в новое. Если представить нашу земную жизнь как двухмерную плоскость (длина и ширина), то существование после смерти — это переход в объем, в глубину.
То, что для нас было отдельными событиями и поступками, там, в этом «объемном» измерении, складывается в единую, целостную и понятную сущность. Вся картина жизни, со всеми ее связями, последствиями и скрытыми смыслами, становится ясной. Это похоже на то, как смотреть на вытканный ковер: с изнанки мы видим лишь хаотичные узлы и нитки (так мы воспринимаем жизнь в ее процессе), а с лицевой стороны — прекрасный, осмысленный орнамент (так она видится из «вечности»).
Эта «жизнь в глубине» — не пассивное ожидание, а активное бытие в форме энергии, смысла и любви, которые мы излучили и которые продолжают творить реальность здесь и сейчас.
Таким образом, смерть — не враг жизни, а ее сокровенный соавтор. Она — та самая глубина, которая придает перспективу нашему существованию. Она напоминает нам, что мы не просто биологические организмы, а творцы памяти, носители наследия и существа, способные своей жизнью и своей любовью касаться иного, вечного измерения, имя которому — Значение.